– А почему бумага голубая?

– Он получал ее из Лилля, от фабриканта, который был его горячим поклонником и изготовлял бумагу специально для своего кумира… И почти всегда такого вот цвета, особенно для романов. На статьи чаще шла розовая, на стихи – желтая… Дюма писал разными перьями, в зависимости от жанра. И терпеть не мог синих чернил.

Корсо указал на четыре белых листа с пометками и помарками:

– А эти?

Репленже нахмурился:

– Маке. Соавтор Дюма – Огюст Маке. Это исправления, сделанные Дюма в первом варианте. – Букинист провел пальцем по усам, потом наклонился над рукописью и принялся громко и театрально читать: – «Ужасно! Ужасно! – шептал Атос, между тем как Портос бил бутылки, а Арамис отдавал приказание – правда, несколько запоздавшее – привести духовника», – букинист со вздохом прервался на полуслове и, удовлетворенно кивнув, протянул Корсо лист. – Посмотрите сами! Маке написал просто: «И он испустил дух на глазах у онемевших от ужаса друзей д'Артаньяна». Дюма эту строку зачеркнул, а сверху написал несколько своих фраз, вставил новые реплики.

– А что вы можете сообщить мне о Маке?

Букинист с сомнением пожал мощными плечами.

– Немного. – Тон его снова стал уклончивым. – Он был десятью годами моложе Дюма, рекомендовал его писателю их общий друг Жерар де Нерваль. Маке сочинял исторические романы, но безуспешно, и принес Дюма набросок одного из них – «Добряк Бюва, или Заговор Селламара». Дюма превратил это в «Шевалье д'Арманталь» и напечатал под своим именем. А Маке получил за работу тысячу двести франков.

– А вы могли бы определить дату написания «Анжуйского вина» по почерку и стилю письма?

– Конечно! Тут полное совпадение с другими рукописными документами тысяча восемьсот сорок четвертого года, когда шла работа над «Тремя мушкетерами»… Белые и голубые листы – тоже его обычай. Дюма с помощником работали неутомимо. Из «Мемуаров господина д'Артаньяна» Куртиля они позаимствовали имена для своих героев, путешествие в Париж, историю миледи и образ жены галантерейщика, которой Дюма придал черты своей любовницы Белль Крельсамер, чтобы госпожа Бонасье вышла поживее… Из «Мемуаров» господина де Ла Порта, доверенного лица Анны Австрийской, появился эпизод похищения Констанции. А у Ларошфуко и из книги Редерера «Политические и галантные интриги французского двора» они почерпнули знаменитую историю про алмазные подвески… В ту пору они писали не только «Трех мушкетеров», но еще и «Королеву Марго» и «Шевалье де Мезон-Руж».

Репленже снова замолчал, пытаясь отдышаться. Давая пояснения, он все больше и больше краснел, кровь опять прилила у него к лицу. Последние фразы он проговорил совсем быстро и сбивчиво. Он боялся утомить собеседника, но в то же время хотел предоставить ему как можно больше фактов.

– С «Шевалье де Мезон-Руж», – продолжил он, глотнув воздуха, – связан забавный анекдот… Уже было объявлено о публикации романа-фельетона под названием «Шевалье де Ружвиль», но тут Дюма получил негодующее письмо от некоего маркиза, носящего ту же фамилию. В итоге автор изменил название, но вскоре получил новое письмо. «Глубокочтимый господин Дюма, – писал аристократ, – называйте свой роман, как Вам заблагорассудится. Я – последний представитель рода и через час намерен застрелиться…» И действительно, маркиз де Ружвиль покончил с собой из-за какой-то любовной истории.

Он опять судорожно глотнул воздух. По его губам пробежала улыбка, словно он просил прощения за свой недуг. Сильная рука опиралась на стол рядом с голубыми листами. Он напоминает выбившегося из сил великана, подумал Корсо. Портос в пещере Локмария.

– Борис Балкан не сказал мне, что вы специалист по Дюма. Теперь понятно, на чем основана ваша дружба.

– Мы уважаем друг друга. Но я делаю свое дело, не более того. – Репленже, слегка смутившись, опустил голову, – Я просто-напросто трудолюбивый эльзасец, занимаюсь книгами с авторскими пометками, а также автографами. И заметьте, исключительно французских авторов девятнадцатого века… Так вот, подумайте, как бы я оценивал то, что попадает в поле моего зрения, если бы не умел с точностью определить, чья это рука и какова история появления рукописи или документа. Надеюсь, вы понимаете…

– Разумеется, понимаю, – ответил Корсо» – Это и отличает профессионала от обычного барахольщика.

Репленже посмотрел на него с благодарностью:

– Сразу видно, что мы с вами люди одной профессии.

– Да, – криво ухмыльнулся Корсо, – древнейшей в мире.

Хозяин лавки расхохотался, что вызвало у него новый приступ удушья. Корсо воспользовался паузой, чтобы снова перевести разговор на дело Маке.

– Расскажите, как они работали, – попросил он.

– Система была сложной. – Репленже махнул руками в сторону стола со стульями, словно именно там все и происходило. – Дюма набрасывал план произведения и обсуждал этот план с помощником, которому предстояло отыскать нужные документальные материалы и выстроить сюжетную схему или даже написать первый вариант романа – на белых листах… Потом Дюма все переписывал – на голубых… Работал он обычно утром или вечером и никогда – днем. Сидел в одной рубашке… Не пил ни кофе, ни спиртного, только сельтерскую воду. И почти не курил. Он работал без передышки, а издатели требовали еще и еще… Маке отправлял ему свои заготовки почтой, и Дюма раздражался из-за задержек. – Букинист вытащил из папки листок и положил на стол перед Корсо. – Вот вам пример – записка, посланная во время работы над «Королевой Марго». Как видите, Дюма сетует: «Все идет великолепно, несмотря на те шесть-семь страниц, посвященных политике, с которыми мы должны смириться, чтобы поддержать интерес публики… Если дело не продвигается вперед быстрее, дорогой мой, вина в том Ваша: со вчерашнего дня, с девяти часов, я сижу сложа руки… – Букинист прервался, наполнил легкие воздухом и указал на «Анжуйское вино»: – Наверняка эти четыре белые страницы, исписанные рукой Маке и с правкой Дюма, мэтр получил с большим опозданием – номер «Сьекль» пора было отправлять в типографию, потому и приходилось довольствоваться малым, делать исправления спешно – прямо поверх чужого текста.

Он сложил все бумаги в папку и поставил ее в шкаф под буквой «Д». Корсо успел еще раз глянуть на листок, где Дюма требовал от своего помощника новые материалы. Не только почерк совпадал полностью, но и бумага была идентичной – голубой в тонкую клетку; точно такой же, как в его рукописи «Анжуйского вина». Для записки использовалась половинка листа, так что один край был не таким ровным, как три остальные. Кто знает, может, все листы лежали на столе у писателя вместе, в одной стопке.

– Так кто же на самом деле написал «Трех мушкетеров»?

Репленже старательно запирал шкаф и отозвался не сразу:

– Тут я с ответом затрудняюсь – вы поставили вопрос слишком категорично. Маке был человеком эрудированным, знал историю, много читал… Но таким талантом, как у Дюма, не обладал.

– Думаю, добром между ними не кончилось…

– Ваша правда. А жаль! Знаете, они ведь даже вместе ездили в Испанию на свадьбу Изабеллы Второй… Дюма потом напечатал путевые заметки «От Мадрида до Кадиса» в форме писем… Что касается Маке, то какое-то время спустя он обратился в суд и потребовал, чтобы его признали автором восемнадцати романов, подписанных Дюма, но судьи решили, что работа Маке была не более чем подготовительной… Теперь он считается посредственным писателем, который воспользовался славой Дюма, чтобы хорошо заработать. Но некоторые видят в нем несчастную жертву эксплуатации: «негра» на службе у гиганта…

– А вы?

Репленже скользнул взглядом по портрету Дюма, что висел над дверью.

– Я ведь уже сказал вам, что не считаю себя таким серьезным специалистом, как мой друг господин Балкан… Я всего лишь книготорговец, букинист. – Он на мгновение задумался, сопоставляя степень взаимозависимости профессии и личных вкусов. – Но хочу обратить ваше внимание вот на что: с тысяча восемьсот семидесятого по восемьсот девяносто четвертый год во Франции было продано три миллиона томов и восемь миллионов романов-фельетонов с продолжениями – и везде на обложке стояло имя Александра Дюма. Эти романы писались до Маке, при Маке и после Маке. Наверное, это о чем-то да говорит.