– Разумеется, это азбука нашего ремесла. Но тут бывают разные пути: добавить фотокопию, факсимиле или… – Он чуть повернулся к брату, не сводя при этом глаз с Корсо. – Скажи ты, Педро.

– …или сделать это по всем правилам искусства, – закончил его мысль младший Сениса.

Корсо понимающе заулыбался – прямо кролик, готовый поделить с друзьями свою морковку.

– А могло такое случиться с этой книгой?

– Сперва скажите, кто заподозрил неладное?

– Владелец книги. А он, ясное дело, уж никак не профан.

Педро Сениса пожал тощими плечами и прикурил новую сигарету от предыдущей. После первой же затяжки его начал сотрясать сухой кашель, но он продолжал невозмутимо дымить.

– И что, вы имели возможность сравнить этот экземпляр с подлинным?

– Нет, хотя вскоре смогу это сделать. Поэтому я и хочу прежде услышать ваше суждение.

– Это ценная книга. Но мы не занимаемся точными науками. – Он снова повернулся к брату. – Правда, Пабло?

– Мы занимаемся искусством, – с нажимом произнес тот.

– Вот именно! И нам было бы неловко разочаровать вас, сеньор Корсо. Вдруг мы ошибемся?

– Это вы-то ошибетесь? Ведь вы сумели скопировать «Speculum vitae» [67] , взяв за образец единственный сохранившийся экземпляр, да так, что потом ваша подделка попала в один из лучших каталогов Европы… Уж кто-кто, а вы-то всегда смекнете, что перед вами.

Братья дружно улыбнулись одинаковыми кислыми улыбками. Си и Ам, подумал Корсо. Два хитрых кота, которых ласково погладили по шерстке.

– Но ведь наше участие доказано не было, – промямлил наконец Педро Сениса. Он потирал руки, краешком глаза поглядывая на книгу.

– Не было, – подхватил его брат, чей голос прозвучал печально. Казалось, они сожалели, что не могут отправиться в тюрьму в обмен на публичное признание их талантов.

– Верно, – заметил Корсо. – Но никаких доказательств не было и в случае с Чосером – мозаичный переплет для него якобы выполнил Мариус Мишель, книга попала в каталог коллекции Манукяна. А «Biblia Poliglota» [68] барона Бильке? Вы так искусно вставили в нее три недостающие страницы, что эксперты до сих пор не отваживаются оспаривать их подлинность…

Педро Сениса поднял желтую руку со слишком длинными ногтями:

– Тут надо кое-что уточнить, сеньор Корсо. Одно дело – мухлевать ради наживы, и совсем другое – работать из любви к искусству, своему ремеслу, то есть созидать ради удовольствия, которое может принести сам процесс созидания или, что чаще бывает, процесс воспроизведения… – Мастер похлопал глазами, потом хитро ухмыльнулся. Его мышиные глазки заблестели, когда он снова посмотрел на «Девять врат». – Но что-то не припомню, и мой брат, я уверен, тоже, чтобы мы имели касательство к тем работам, которые вы только что назвали замечательными.

– Отличными…

– Разве?.. Да все равно… – Он поднес сигарету ко рту и сильно затянулся, отчего на щеках его образовались глубокие впадины. – Но неизвестный нам мастер – или мастера – получил от творческого акта такое удовлетворение – моральное удовлетворение, – какое никакими деньгами не оценить…

– Sine pecunia [69] , – прибавил его брат.

Педро Сениса, предавшись воспоминаниям, выпускал дым через нос, рот у него при этом был приоткрыт.

– Возьмем, к примеру, этот «Speculum», который Сорбонна приобрела, не усомнившись в его подлинности. Только бумага, печать и переплет наверняка должны были стоить раз в пять больше, чем то, что получили так называемые мошенники. Не всем это дано понять… Что, как вы полагаете, выберет художник, который наделен талантом, равным веласкесовскому, и способный с ним потягаться: шанс увидеть свою картину в Прадо, между «Менинами» и «Кузницей Вулкана», или большие деньги за нее?

Корсо без малейших колебаний признал его правоту. На протяжении восьми лет «Speculum» братьев Сениса считали самой ценной, самой замечательной книгой в собрании Парижского университета. Подделка была раскрыта, но не благодаря прозорливости экспертов, а по чистой случайности. Проболтался посредник…

– Надеюсь, полиция оставила вас в покое?

– Да, почти. Ведь в том парижском деле спор шел между покупателем и посредниками. Наши имена действительно упоминались, но доказать ничего не удалось. – Педро Сениса опять криво улыбнулся, явно сожалея об отсутствии тех самых доказательств. – С полицией мы поддерживаем добрые отношения; они даже приходят сюда за советом, когда надо разобраться с ворованными книгами. – Он ткнул концом дымящейся сигареты в сторону брата. – Если нужно свести библиотечный штамп, снять экслибрис или еще какой опознавательный знак, тут ему равных нет. Поэтому его иногда и просят проделать эту же работу, но, так сказать, в обратном порядке. Наша полиция следует правилу: живи сам и давай жить другим.

– А что вы думаете о «Девяти вратах»?

Старший из братьев метнул взгляд на младшего, потом воззрился на книгу и качнул головой:

– У нас не возникло ни малейших подозрений, когда мы с ней работали. Бумага и типографская краска такие, какими им должно быть. Есть вещи, которые сразу замечаешь, даже не надо особо присматриваться.

– Нам не надо присматриваться, – уточнил второй.

– А теперь?

Педро Сениса докурил то, что осталось от сигареты, потом бросил крошечный окурок, который удерживал самыми кончиками ногтей, прямо на пол, себе под ноги, где еле заметный огонек и потух. Корсо заметил, что линолеум был весь покрыт черными пятнами.

– Венецианский переплет, семнадцатый век, в хорошем состоянии… – Братья склонились над книгой, хотя только старший касался ее своими холодными и бледными пальцами; они походили на двух таксидермистов, которые обдумывают, как им лучше набивать чучело. – Черный сафьян, золоченые декоративные детали в виде растительного орнамента…

– Немного мрачновато для Венеции, – рассудил Пабло Сениса.

Старший брат лишь закашлялся в знак согласия.

– Да, но мастер, по видимости, воли себе не давал – что и понятно, если учесть тему книги… – Он посмотрел на Корсо. – Взгляните на обложку! Кожаные переплеты шестнадцатого или семнадцатого веков таят в себе такие неожиданности… Картон, шедший внутрь, изготавливался из нескольких слоев бумаги, промазанной клейстером и затем спрессованной. Иногда в дело шли корректурные оттиски той же книги или более ранний печатный материал… Так что порой такие переплеты представляют собой большую ценность, чем то, что они призваны защищать. – Он указал на бумаги, лежавшие у него на столе. – Вот, полюбуйтесь. Расскажи ты, Пабло.

– Буллы Святого крестового похода одна тысяча четыреста восемьдесят третьего года. – Пабло Сениса похотливо улыбался, словно говорил не о мертвых бумагах, а о порнографических изданиях, от которых вскипает кровь. – Буллы эти отыскались в переплете сборника документов шестнадцатого века, не представляющих особого интереса.

Педро Сениса продолжал внимательно изучать «Девять врат».

– С переплетом, кажется, все в порядке, – сказал он. – Любопытная книжица, правда? Пять полос на корешке, вместо названия загадочная пентаграмма… Торкья, Венеция, тысяча шестьсот шестьдесят шестой год. Вполне возможно, что и переплет делал он же. Красивая работа.

– А бумага?

– Сразу видать, с кем имеешь дело, сеньор Корсо! Хороший вопрос. – Переплетчик провел по губам кончиком языка, точно старался дать им хоть каплю тепла. Потом взял книгу, прижал нижний угол большим пальцем и веером выпустил из-под него страницы, а сам внимательно прислушался – то же самое проделал Корсо, когда был у Варо Борхи. – Превосходная бумага. Никакого сравнения с нынешней целлюлозой… Знаете, сколько лет в среднем живут современные книги?.. Скажи ты, Пабло.

– Семьдесят, – сообщил его брат с такой злостью, словно виноват во всем был Корсо. – Каких-то жалких семьдесят лет.

Старший брат искал что-то среди лежавших на столе инструментов. Потом схватил толстую линзу и поднес к книге.